Румынская повесть 20-х — 30-х годов - Генриэтта Ивонна Сталь
В пятницу десятого марта на заре горянка и сын ее оседлали пегих бегунов и сели верхом. Сперва завернули к отцу Даниилу, и Георгицэ тут же вынес сумку, что хранилась у попадьи Аглаи. Потом они спустились к корчме и разбудили купца. Попросили господина Йордана налить водки в деревянную баклагу. И когда взошло солнце, они уже были за околицей, на берегу реки, катившей волны к Бистрице.
Над рыхлыми снегами носился южный ветер, и небо было цвета анемона. У Георгицэ на правом боку в петле висел чекан. Витория приладила позади седла обрез. Они скакали рядом, за ними — сани еврея. Когда со стороны Бистрицы солнце ударило вдруг прямо в глаза, горянка, а затем и сын ее трижды сотворили крестное знамение и поклонились свету.
VIII
Немного погодя заговорил господин Давид, ехавший позади:
— Как я вижу, добрая женщина, ты собралась в долгий путь.
Витория придержала коня, пропуская Георгицэ вперед, а сама поехала у правой грядки. Спросила, не глядя на купца:
— Откуда ты знаешь? Или господин Йордан намекнул?
— Да разве надо, чтобы кто-нибудь намекал? Я хочу сказать, что путь твой не так долог, как извилист. Допустим, твоя милость решила ехать в Дорну, найти там мужа. Невелико дело. Садишься в сани, сын твой или нанятый человек погоняет лошадей и мчит тебя в Дорну. Покуда снега еще не сошли, дорога легка. А то спешишь в Пьятру, садишься в поезд, и все дела.
— Купец прав, — кивнул Георгицэ, неотступно глядевший на дорогу.
— Отчего же прав? — рассмеялся господин Давид. — Вовсе я не прав. Допустим, поехали вы на санях. Через три дня настанет оттепель — и на санях делать нечего. А вдруг есть надобность ехать вдоль оврагов, по тем местам, где стояли овчарни? Так на санях не проедешь, особенно когда потекут талые воды. А на коне проедешь. Вот и выходит, что ты собираешься делать привалы, искать, заворачивать туда-сюда. Парень, как я вижу, рад бы ехать поездом. А в нем человек — что калека, нем и слеп. А тут надо до самой Дорны делать привалы на заезжих дворах или у сельчан, посмотреть, поговорить, попытать людей. Вдруг окажется, что Некифор Липан и не дошел до Дорны.
Женщина слушала в задумчивости.
— Стало быть, господин Йордан сказал тебе, чего я ищу.
— Он написал мне, что имеется добрый товар для покупки, что тебе нужны деньги, мужа искать. А вчера в корчме я слышал, о чем толковали люди. Правда, они все больше зубы скалили — на то и люди. Говорили, мол, Некифор убег, деру дал от жены, и ты, как только его поймаешь, посадишь в кутузку. Пустое! А вот на семейном совете, когда собрались его и твои родичи, кто из них надоумил тебя ждать так долго?
— Да какие тут родичи в Мэгуре, господин Давид? — вздохнула горянка. — Мы еще молодыми оставили родимую сторонку и обзавелись тут хозяйством. И братья Некифора тоже пастушествовали. Слышала я, что однажды зимой они дошли с гуртами до самого Крыма. И осели там на богатых пастбищах у моря. Будто лет через пятнадцать пожалуют обратно только со своими ослами, а на вьюках будут одни меха, набитые золотыми. А у меня братьев нет. А сестры мои остались далеко, за горами, и больше я с ними не встречалась. Старики наши тоже померли. Так что тут живем только мы с домочадцами. А посоветовал мне ждать скудный умишко мой, какой мне даден. Задержалась я, ожидаючи. Что мне оставалось делать?
— Правильно, — кивнул купец. — Теперь ты решила, что он там сложил голову.
— С чего бы?
— А потому что двинулась по его следам. Будь это не так, продолжала бы ждать, как ждала до сих пор.
— И то верно. Только я не подумала, что воры могли напасть на него до того, как он приехал в Дорну. У него были деньги, как теперь у меня. Человек он не робкого десятка, ночью скакать не боялся. А я решила ехать только от восхода до захода солнца и по возможности с попутчиками. На свете немало дурных людей, но много и добрых. Нынче ночью господь послал лесного зверя — он и указал на двух грабителей. Я уж рассказывала в корчме, что разбойники позарились на мои деньги. И поняла я, что господин Йордан — человек верный, никому не сказывал, что деньги хранятся у отца Дэнилэ.
Георгицэ хмыкнул, усмехаясь про себя.
— Слушай меня, милая женщина, — проговорил с улыбкой купец, прижмурив правый глаз. Левый он косил в сторону, а указательный палец правой руки поднял к зажмуренному глазу. — Слушай меня: не поддавайся ты подобным мыслям. Муж твой не погиб ни в дороге, ни в Дорне.
Женщина с трудом сдержала крик радости.
— Ты это верно знаешь?
— Да нет.
Она опустила голову.
— Откуда мне знать — я ведь не был с ним. Но как человек здравый, я считаю, что всему на свете дано имя, голос и знак. Вон там, слева на косогоре, видны семь бревенчатых хат, крытых дранкой и заваленных снегом. Из семи труб валит дым. Они не кричат — но кое о чем говорят. Перво-наперво, что их семь. Во-вторых, говорят, что теперь зима и хозяева сидят у печей и готовят мамалыгу и жареное сало. А если бы из одной трубы не валил дым, то смысл был бы другой. Стало быть, все на этом свете о чем-то говорит. Слыхала ли ты, чтоб о смертоубийстве ничего не говорили, чтоб тело не вышло в конце концов наружу? Слетаются вороны да стервятники, указывая место, где лежит убитый. Утонул — так вода выносит его на берег. Угодил в колодец — так настает засуха, и ноги жертвы подают знак тому, кто склонится к воде. Зарыли его — так волки раскопают. Стало быть, все подает знак — так угодно всевышнему. И весть переходит из уст в уста и доходит до тех, кому положено ее знать. Сама ж говорила, что братья Некифора Липана добрались до самого Крыма. Это все равно как бы они умерли. А весть от них все же дошла. А от мужа твоего не дошла, потому как он где-то укрылся и держит это в тайне. Если бы погиб, так не смог бы укрыться. И еще скажу: ты должна верить, что он живой, чтоб у тебя были силы искать.
Женщина покачала головой и слегка скривила губы.
— Из всего, что ты мне сказал, господин купец, заключила я, что
